На весенних каникулах в конце восьмидесятых ездили в Ленинград с классом. Ленинград в марте, то ещё удовольствие. Возвращаться в Алма-Ату было радостно.
Больше трех суток в дороге. Половина плацкартного вагона наша была. Слушали группу Кино, подпевали. Было нам тогда лет по четырнадцать, может пятнадцать.
Время перемен, во всех смыслах.Девочки уже все налились объёмом и желаниями, учились флиртовать на одноклассниках, те велись со страшной силой. Склоки ревности кипели на каждой плацкартной полке.
Я запаздывала, мелкие всегда поздние. На игрища юных приматов пялилась со стороны, сама играть в такое не умела. Удивлялась картонным эмоциям.
Преподаватель, пасущая наше стадо, на меня даже внимания не обращала. Чего переживать за пуговицу, когда тут подростковый секс может случиться на четырёх полках из тридцати. Бдила, вообщем, за самыми активными флиртооператоршами и трусопоказательницами.
И чего вдруг парнишка из соседнего купе приклеился именно ко мне, было совсем не понятно. Он был сильно постарше, лет на пять. Разговаривал со мной на Вы и видно было, что ему это впервой. Не картонный мальчик был.
Всю ночь просидел на полу возле моей полки и что-то мне рассказывал. Через сон слышала чужой убаюкивающий голос и ощущала тепло его ладошки на своей руке. Единственное несанкционированное действие, которое он себе позволил - держать меня за сонную руку.
Мальчик строил планы на будущее и я там была, в его будущем. Не понимал малыш, что меня дома велосипед ждал и плюшевый медведь. А мальчик хотел семью. И почему-то со мной. Переклинило его.
Сходить с поезда ему было сильно раньше и перед тем, как выскочить из вагона была принесена торжественная клятва писать и приехать ко мне по свежестребованному адресу. От такого напора и не в четырнадцать лет потонешь.
И я вроде выдохнула от того, что на меня перестали давить не интересными мне эмоциями, не доросла еще до них, а вроде и загрустила. Пока мальчик был рядом, мой статус среди одноклассниц поднялся до взрослой очаровательницы, жаль было его терять.
Но правда, вместе со статусом чаровницы в глазах одноклассников, преподаватель присудила мне статус падшей женщины и пыталась стыдить.
Легче было пристыдить дворовую собаку за беременность соседской кошки.
Моя абсолютная невинность в половых вопросах была идеальной защитой психики, как бы на меня не давили пафосом и пыльной моралью.
Прошло пару месяцев, я уже и не вспоминала про эту историю, когда пришло письмо от мальчика. Он очень трогательно извинялся, что не мог написать раньше, но теперь всё вопросы решены и он готов прискакать с первой почтовой каретой, как только я дам отмашку.
И всё бы ничего, если бы не одно но. Письмо читала я не одна. Маманя моя зорко читала через моё плечо, чего от меня хочет посторонний юноша.
Личное пространство? Не, не слышали.
В мое первое интимное письмо влезли с ногами. Сказать, что мне было плохо, ничего не сказать. Я отсвечивала всеми цветами радуги. Вишенкой на торте этого унижения, прилепился маманин вопрос: что я собираюсь ответить.
Что я, четырнадцатилетняя козявка, могла ответить мальчику, зная, что все его письма будут внимательно прочитаны и проконтролированы мои ответы? Тридцать лет я ругаю себя за тот свой ответ искреннему мальчику, держащему всю ночь меня за руку.
«Я выхожу замуж. Пожалуйста, не пиши мне больше.»
Вот эти два предложения я написала и отправила по почте. Они тяжелым грузом обмана и разочарования в самой себе давят на меня долгие годы. Жестокие слова, написанные глупой девчонкой. Написала и думала, что забыла. Вздохнула свободно.
А нет, память не даёт вычеркнуть собственную трусость. Тридцать лет гнобит меня это воспоминание. Гнобит и воспитывает.
Конечно, я и сейчас запросто могу обидеть не осторожным словом, но чего я точно никогда не делала и впредь не собираюсь делать, так это лезть в личное пространство к сыну. Пусть делает свои ошибки сам, без оглядки на меня.
P.S. текст опять не новый, просто вспомнился чего-то.
Свежие комментарии